Детство и юность
Мэтр русского символизма родился холодным зимним днем 1 (13) декабря 1873 года в самом сердце России. Будущий поэт рос и воспитывался в зажиточной купеческой семье вместе с сестрой Надеждой, которая стала профессором Московской консерватории.
Поэт Валерий Брюсов
У Валерия Яковлевича интересная родословная. Его дедушка по отцовской линии, Кузьма Андреевич, был крепостным помещика Брюса и за два года до отмены крепостного права – реформы, проведенной Александром II, – выкупился на волю и начал свое торговое дело. Благодаря упорству и трудолюбию, Кузьма Андреевич выбился из грязи в князи и приобрел двухэтажный особняк на Цветном бульваре в Москве.
По линии матери дедушкой литератора был Александр Яковлевич Бакулин, известный современникам как поэт-баснописец и автор сборника «Басни провинциала». Возможно, именно этот человек оказал влияние на Валерия Яковлевича.
Валерий Брюсов в детстве и юности
Что касается отца Валерия, то Яков Кузьмич был фигурой загадочной и неоднозначной, сочувствовал идеям революционеров-народников, которые, движимые социалистическими идеями Герцена, всеми способами хотели приблизиться к интеллигенции и найти свое место в мире. Глава семейства был человеком азартным: увлекшийся лошадиными скачками, Брюсов-старший мигом просадил все состояние на ставках и чуть не остался без гроша в кармане.
Примечательно, что родители Брюсова не были набожными людьми, они не занимались воспитанием своего отпрыска, но зато оберегали его от «религиозных сказок». Таким образом, будущий поэт знал о натуралистических идеях Дарвина куда больше, чем о подробностях бытия царя Соломона и распятия Иисуса Христа.
Валерий Брюсов в молодости
Валерий Яковлевич рано пристрастился к литературе. Вместо того чтобы играть с мальчишками во дворе, будущий автор стихотворения «Грядущие гунны» проводил время за чтением классических произведений и бульварных романов, можно сказать, что юноша проглатывал книги одну за другой. Даже научные статьи, попадавшиеся случайно в руки Брюсова, не оставались без должного внимания.
Фаворитами Валерия были автор приключенческой литературы, подаривший миру «Капитана Немо», Жюль Верн и писатель, сочинивший «Всадника без головы», Томас Майн Рид. Также известно, что Валерий Яковлевич получил блистательное образование, он учился в двух престижных гимназиях, а в последние годы пребывания на школьной скамье начал проявлять интерес к царице наук – математике – и успешно решал самые сложные уравнения и задачи.
Валерий Брюсов
Возможно, имя Брюсова стояло бы наравне с Архимедом, Франсуа Виетом и Рене Декартом, однако молодой человек выбрал другой, творческий, путь. Заслужив аттестат зрелости, молодой человек продолжил получать образование и стал студентом Московского университета им. Ломоносова – учился на историко-филологическом факультете.
Литература
Валерий Яковлевич Брюсов с детства знал свое призвание, поэтому уже в 13-летнем возрасте занимался сочинительством стихов. Яков Кузьмич поддерживал отпрыска во всех начинаниях, поэтому отсылал творческие потуги горячо любимого чада по изданиям и даже отправил его очерк об отдыхе с семьей в детский журнал «Задушевное слово». Написанное одиннадцатилетним мальчиком «Письмо в редакцию» было опубликовано в 1884 году.
Хотя ранние стихотворения Брюсова были сложены на ура, первые рассказы юноши нельзя назвать удачными. Стоит отметить, что, когда юный Валерий брал чернильницу и перо, его вдохновлял классик русской литературы Николай Алексеевич Некрасов. Позже Брюсов стал восторгаться Семеном Яковлевичем Надсоном.
Книги Валерия Брюсова
Примечательно, что уже в 1893 году молодой поэт ставит перед собой цель стать распространителем символизма в России. Символисты старались обличить существование каждой души и наделить главного героя всем спектром человеческих переживаний. Лев Троцкий сказал, что возникновение этого течения является «желанием забыться, оказаться по ту сторону добра и зла».
Взглядам Брюсова предшествовали увлечения французскими поэтами, он наслаждался произведениями Бодлера, Верлена, Малларме и в конечном итоге стал автором драмы «Декаденты» («Конец столетия», 1893). В 1899 году Валерий Яковлевич получил диплом и стал усиленно заниматься литературой и разрабатываем теории символизма. Примерно в то же время Брюсов сблизился с Бальмонтом.
Валерий Брюсов и Константин Бальмонт
Знакомство двух поэтов в дальнейшем переросло в крепкую дружбу, они тесно общались вплоть до эмиграции Константина Дмитриевича. Дошло до того, что в начале 20 века Брюсов посвятил приятелю сборник «Tertia Vigilia» («Третья стража»), который литературные критики считают первым ростком урбанистического этапа творчества писателя: автор все чаще и чаще воспевает в своих трудах просторы шумного города и скрупулезно описывает даже мельчайшие детали.
Через три года творческая биография Брюсова пополняется сборником гражданской лирики «Urbi et Orbi» («Граду и миру»). В собрание вошли элегия «Женщине», баллада «Раб», а также сонеты, поэмы, оды и послания. Произведения Валерия Яковлевича из «Urbi et Orbi» оказали влияние на Александра Блока, Андрея Белого и Сергея Соловьева.
Валерий Брюсов, Нина Петровская и Андрей Белый
Далее Валерий Яковлевич становится автором сборника «Στεφανος» («Венок», 1905), являющегося, по мнению Брюсова, апогеем его творчества. Все произведения из «Венка» написаны под влиянием ожесточенной революции, которая не могла не сказаться на настроении автора. В этой книге мало стихотворений о любви, но зато выражена активная гражданская позиция поэта.
В 1907 году Валерий Яковлевич становится автором дебютного романа «Огненный ангел». В основу сюжета легли взаимоотношения Брюсова, Андрея Белого и Нины Петровской, правда, действия главных героев происходят не в Москве, а в средневековой Европе. Писатель приправляет произведение фантастическими элементами и заимствует мотивы Гете, взятые из «Фауста».
Роман Валерия Брюсова «Огненный ангел»
Позднее творчество Валерия Брюсова соотносят с революцией, причем, судя по произведениям поэта, он, подобно марксистам, начал восхвалять большевистский переворот и стал основоположником русской литературной ленинианы, противоречил своему же постулату, изложенному в стихотворении «Юному поэту» (1896).
По мнению литераторов, Валерий Яковлевич стремился под общий гул стать частью новой эпохи, однако не нашел поддержки публики и не смог выдержать конкуренции со стороны новой советской поэзии, которая отожествлялась с Маяковским и Игорем Северяниным.
Отрывок, характеризующий Царевна-Лебедь (Врубель)
– Прекрасный ответ, – сказал Наполеон. – Молодой человек, вы далеко пойдете! Князь Андрей, для полноты трофея пленников выставленный также вперед, на глаза императору, не мог не привлечь его внимания. Наполеон, видимо, вспомнил, что он видел его на поле и, обращаясь к нему, употребил то самое наименование молодого человека – jeune homme, под которым Болконский в первый раз отразился в его памяти. – Et vous, jeune homme? Ну, а вы, молодой человек? – обратился он к нему, – как вы себя чувствуете, mon brave? Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, – что он не мог отвечать ему. Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих. Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из начальников: – Пусть позаботятся об этих господах и свезут их в мой бивуак; пускай мой доктор Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь Репнин, – и он, тронув лошадь, галопом поехал дальше. На лице его было сиянье самодовольства и счастия. Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок. Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке. «Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!» Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль; лихорадочное состояние усилилось, и он начинал бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре и будущем сыне и нежность, которую он испытывал в ночь накануне сражения, фигура маленького, ничтожного Наполеона и над всем этим высокое небо, составляли главное основание его горячечных представлений. Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Напoлеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеона, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением. – C’est un sujet nerveux et bilieux, – сказал Ларрей, – il n’en rechappera pas. Князь Андрей, в числе других безнадежных раненых, был сдан на попечение жителей. В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение. «Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву.
Личная жизнь
Первым серьезным увлечением Врубеля оказалась жена Прахова Эмилия Львовна. Как утверждают биографы, именно ее лицо изображено на написанной после возвращения из Венеции иконе «Богоматерь c Младенцем». Порочную тягу к супруге своего покровителя Михаилу удалось побороть.
Эмилия Львовна Прахова и фрагмент иконы Михаила Врубеля «Богоматерь c Младенцем»
Следующая амурная заинтересованность переросла в свадьбу. С первой и единственной женой Надеждой Ивановной Забелой художника познакомил московский друг Савва Мамонтов. На момент знакомства художника знал лишь узкий круг ценителей живописи, а Надежда уже была примадонной Частной русской оперы. Певица своими голосом и красотой вдохновила Врубеля на написание картины «Гензель и Гретель», на которой он изобразил Надежду вместе с ее подругой Татьяной Любатович.
Михаил Врубель с женой
Примечательно, что между артисткой и мастером был заключен негласный договор, в котором говорилось, что, если работа удастся, Надя без пререканий выйдет за Михаила замуж. Произведение удалось. Свадебное торжество проходило в Женеве. Супруге Врубель в буквальном смысле поклонялся. Брак казался ему счастливым завершением многолетних скитаний в поисках самого себя. Вдобавок к обретенному душевному покою творец получил и уверенность в будущем. В сентябре 1901 года у Михаила и Надежды родился маленький Савва, но эта радость была омрачена врожденным пороком мальчика – заячьей губой.
Картина Михаила Врубеля «Портрет сына»
Врубель усмотрел в этом «испорченную кровь» и «роковую наследственность» и с той поры стал задумчив и рассеян. Это состояние души отвратило его от всех творческих замыслов и вернуло к образу демона. Через два месяца после рождения сына он начал картину «Демон поверженный». Работа над ней продолжалась год, прервавшись лишь на короткое время преподавания стилизации студентам Строгановского училища. Но надолго уйти от «Демона» Врубель не сумел.
Картина Михаила Врубеля «Демон поверженный»
Картину он писал как одержимый, порой по 20 часов в сутки, поддерживая себя вином. Лицо демона он менял, даже когда картина уже попала на выставку «Мира искусства». Исключительная степень ответственности, которую он взвалил на свои плечи, разрушила и без того зыбкое психологическое равновесие художника. Живописец погрузился в тяжелое депрессивное состояние. Он считал себя преступником, достойным наказания за то, что позволил себе писать и Христа, и демона.
Смерть
В апреле 1902 года Врубеля положили в московскую клинику. Врачи диагностировали у мастера неизлечимое психическое заболевание. В марте 1903-го произошла ремиссия, и художника выписали, правда, как оказалось, ненадолго. В мае этого же года умер сын Врубеля, и уже в сентябре Михаил вновь попал в клинику. Страшные недели забытья и бреда сменялись часами сравнительного успокоения – и тогда он рисовал, правда, по требованию врачей только с натуры, ничего фантастического.
Неизлечимая, с годами прогрессирующая болезнь в 1906 году стала причиной потери Врубелем зрения. Последние четыре года Михаил Александрович провел в кромешной темноте в петербургской больнице для душевнобольных.
Похороны Михаила Врубеля
В 1913 году рядом с Врубелем похоронили пережившую мужа на три года Надежду Ивановну.
Детство и юность
Михаил Александрович Врубель родился 5 марта 1856 года в расположенном на слиянии рек Иртыш и Омь городе Омске. Отец художника Александр Михайлович – в прошлом строевой офицер, участник Крымской войны и боевых действий на Кавказе, военный юрист. Мать Анна Григорьевна – родственница декабриста Басаргина – родила 4 детей и умерла, когда Михаилу едва исполнилось три года. Через два года отец женился вторично на пианистке Елизавете Христиановне Вессель. Благодаря этой добрейшей души женщине любовь и понимание музыки остались в художнике на всю жизнь.
Портрет Михаила Врубеля
Семья Михаила Врубеля
Склонность сына к искусству радовала Александра Михайловича, но не вносила никаких изменений в планы, которые глава семейства имел в отношении наследника. Профессиональная деятельность Михаила была предопределена с самого его рождения. Творчески одаренный мальчишка не испытывал восторга от перспективы стать юристом, но идти наперекор отцу не решился.
Родители Михаила Врубеля
Самостоятельная жизнь вне рамок и запретов отца воодушевляла Михаила. Молодой человек мог, не опасаясь праведного гнева главы семейства, гулять допоздна с сокурсниками и друзьями, дискутируя на тему подлинной музыки. В студенческие годы Врубель познакомился с композитором Модестом Петровичем Мусоргским. Этот выдающийся деятель искусства заполнил своими мыслями, убеждениями и композициями до конца не сформировавшийся духовный мир Михаила. Под впечатлением от того, как Модест разбивал рояль, исполняя речитативом «Блоху», Михаил зримо представил образы Фауста и Мефистофеля, которые в дальнейшем художник перенес на холст.
Молодой Михаил Врубель с сестрой
В этот же период к Врубелю пришло осознание того, что годы, которые в искусстве чрезвычайно важны, он тратит на чуждую ему дисциплину. Служение в качестве военного юриста при всех перспективах карьеры вытеснялось из сознания тонко чувствовавшего мир юноши безграничной любовью к живописи. Не видящий себя в дальнейшем адвокатом парень втайне от родственников начал посещать лекции Павла Петровича Чистякова. В январе 1880 года Михаил окончил университет, а уже осенью был официально зачислен в Академию художеств.
Решение сына, презревшего семейную традицию и избравшего свой собственный жизненный путь, повергло Александра Михайловича в шок. Отношения между родственниками безвозвратно испортились.
Автопортрет Михаила Врубеля
Живопись
Первой победой трудолюбивого ученика стало получение малой серебряной медали за академический рисунок «Обручение Марии с Иосифом». Подсветка сепией позволила добиться тончайшей градации в передачи света и тени, создав тем самым живую, просветленную атмосферу особой одухотворенности, которую испытывали изображенные на полотне люди. Знака отличия удостоилась и работа «Пирующие римляне», на которой были изображены молодые повесы, иронично посмеивающиеся над захмелевшим Патрицием.
Автопортрет Михаила Врубеля
Осенью 1883 года профессор Прахов по рекомендации Чистякова пригласил Врубеля в Киев для работы над реставрацией Кирилловской церкви XII века. В городе, увенчанном головами древних храмов, и началась самостоятельная художественная жизнь Михаила. В ноябре 1884 года Адриан Викторович отправил хорошо зарекомендовавшего себя художника в Венецию. Красоты самого романтичного города Италии не произвели на Михаила впечатления. Врубель проводил много времени в соборах и музеях, впитывая в себя опыт великих деятелей эпохи Возрождения.
Картина Михаила Врубеля «Принцесса Греза» в Третьяковской галлерее
Проведя в Венеции полгода, в апреле 1885-го Врубель вернулся в Киев и под впечатлением от путешествия создал четыре иконы: «Св. Кирилл», «Богоматерь c Младенцем», «Св. Афанасий» и «Христос Спаситель». Михаил соединил воедино мистику и аскезу византийской абстракции с жизненной полнотой образов Ренессанса и наполнил застывшие типажи 12 апостолов, изображенных им на своде, плотью и кровью. Примечательно, что лица святых художник писал по памяти со своих знакомых. Среди многообразия реставрационных работ, помимо «Сошествия Святого Духа на апостолов», выделялись фрески «Вход Господень в Иерусалим» и «Оплакивание».
Картина Михаила Врубеля «Девочка на фоне персидского ковра»
Какой бы важной и духовно наполненной ни была работа в Кирилловской церкви, Михаилу было тесно в рамках канонизированных задач. Его темперамент и страсть живописца требовали выхода накопившейся цветовой энергии
В 1886 году свет увидели портрет с натуры «Девочка на фоне персидского ковра» и картина «Восточная сказка». Произведения дышали жизнью, полностью отражая пристрастие Врубеля к тонким нюансам цвета и прорисовке деталей.
Картина Михаила Врубеля «Тамара и демон»
В 1887 году Прахов привлек Врубеля к росписи Владимирского собора. Михаил Александрович создал не менее шести вариантов «Надгробного плача» (сохранились четыре). Данный сюжет отсутствует в Евангелии и не характерен для православной иконописи, но встречается в искусстве итальянского Ренессанса. Примечательно, что самостоятельные работы Врубеля, в которых он впервые явил миру образ демона, были отвергнуты. Более того, иконописные дерзания вызвали недоумение у Адриана Викторовича, и в 1889 году он отстранил художника от работы.
Картина Михаила Врубеля «Демон сидящий»
Не принятые церковными служителями творения Михаил везет в Москву. Картина «Демон сидящий», на которой изображен падший ангел с израненной человеческой душой, стала символом наступающей эпохи. Этой работой Михаил Александрович разрушил застывший в непроницаемом консерватизме живописный уклад, став объектом для нападок и порицаний.
Картина Михаила Врубеля «Царевна-Лебедь»
Валентин Александрович Серов
Со смертью В. А. Серова перестал жить, быть может, величайший русский художник наших дней… Говоря так, мы не забываем ни И. Е. Репина, творчество которого всего полнее отразило дух иной, уже не нашей эпохи, ни К. А. Сомова, волшебное очарование картин и рисунков которого говорит только одной стороне многообразной современной души, ни тех других истинно сильных и истинно прекрасных художников, деятельности которых русская живопись и все русское искусство обязаны своим блестящим возрождением в конце XIX и начале XX века. Мы даже не сделаем исключения для гениального Врубеля, в созданиях которого русская живопись достигла раньше не грезившихся ей вершин дерзновенной фантазии, — вершин, откуда открываются необозримые и влекущие дали..
Все другие художники как бы поделили между собой великую область искусства живописи; одни идут по самостоятельным, но узким и маленьким тропинкам, по ее окраине; другие пытаются, или пытались, расширить ее владения, отважно устремляясь в еще неизведанные страны; один Серов вошел в область, принадлежащую живописи, как в свое царство, державные права на которую ему принадлежат по праву рождения, вошел в самую середину ее, вошел бестрепетно по той самой дороге, где еще стоят триумфальные арки Тициана и Веласкеза, Тинторетто и Рубенса
Сейчас еще не время оценивать творчество Серова в его целом. Его произведения разбросаны по разным городам, вспоминаются только в перспективе лет. Художник ни разу не устраивал сколько-нибудь полной выставки своих полотен, на которой можно было бы сразу обозреть всю его деятельность или хотя бы ее значительную часть. У нас нет даже ни одной обстоятельной монографии о Серове (приготовлена к печати и скоро должна выйти книга о Серове — И. Э. Грабаря*). Но когда вспоминаешь в разные годы и в разных местах виденные картины и рисунки Серова, невольно чувствуешь великую мощь его чисто художественного дарования. Художник был он — не только прежде всего, но и исключительно; у него была душа художника, глаза художника, руки художника. Мы можем представить себе Врубеля — поэтом, Сомова — автором изысканных новелл, но Серов мог быть и был только господином кисти. Его глаз видел безошибочно тайную правду мира, и когда его рука чертила рисунок или покрывала красками полотно, оставалось сказать: «Так оно есть, так было, так должно быть». Серов не любил яркости красок, но своими полусерыми тонами он создавал впечатление многообразнейшей красочности; он еще раз доказал, что сила и правда живописи не в абсолютной яркости красок, и на его серых полотнах горят все цвета, какие только может воспринять наш глаз в этом мире.
*()
Конечно, Серов был реалист, в лучшем значении этого слова. Он искал одного — верности тому, что есть. Но его взгляд видел не одну внешнюю оболочку видимости, но проникал сквозь нее, куда-то вглубь, и то, что он писал, выявляло самую сущность явлений, которую другие глаза увидеть не умеют. Поэтому так многозначительны портреты, оставленные Серовым. Он умел через лицо подсмотреть душу и это ясновидение запечатлевал на своих портретах, иногда с беспощадной жестокостью. Портреты Серова срывают маски, которые люди надевают на себя, и обличают сокровенный смысл лица, созданного всей жизнью, всеми тайными помыслами, всеми утаенными от всех переживаниями. Портреты Серова почти всегда — суд над современниками, тем более страшный, что мастерство художника делает этот суд безапелляционным. Собрание этих портретов сохранит будущим поколениям всю безотрадную правду о людях нашего времени.
Лица, близко, дружески знавшие Серова, свидетельствуют, что у него была душа не только глубокая, но и поразительно цельная и красивая. С виду Серов был угрюм и несообщителен, но способен был в иные дни быть неистощимо веселым и остроумным. Он редко говорил иначе, как в кругу друзей, но иногда умел говорить с непобедимой увлекательностью. В словах его всегда была серьезность и убежденность: то, что он высказывал, всегда было его обдуманным убеждением. Прямота и честность были основными чертами его существа. Он, без колебания, не заботясь о последствиях, исполнял то, что почитал своим долгом. Биографы Серова расскажут впоследствии, как часто эта античная покорность долгу заставляла его совершать поступки, которые с житейской точки зрения казались безумными.
В общем, душа Серова была из тех, которые в наши дни редки. Он нашел бы больше родных душ среди художников эпохи Возрождения, если не считать их олицетворением вечно ликующего Рафаэля. Несколько тяжелый, молчаливый, сосредоточенный Серов напоминал чем-то Тициана второй половины его жизни. И если бы Серову суждено было писать портрет Карла V, тот, конечно, еще раз нагнулся бы, чтобы подать художнику оброненную кисть.
()
Валерий Брюсов. Художник на рубеже (Кирилл Люков, 2015)
Русские символисты
Написанные в период формирования эстетических взглядов Брюсова64, первые пьесы («Дачные страсти», «Проза», «Декаденты») свидетельствуют скорее о его поисках основных закономерностей символизма в литературе, нежели в области драматургии. Они позволяют представить сложный путь проникновения начинающего художника и теоретика в поэтику нового направления, усвоения и выявления им приёмов нового творчества. Характерно, что Брюсов постепенно переходит от малых форм – драматической шутки, этюда («Дачные страсти», «Проза») к большим – драме в трёх актах («Декаденты»). Брюсов в ранних драмах пытается выявить черты «нового поэта» конца века с его новым индивидуалистическим сознанием, формулирует принципы и правила символического искусства. Он приходит к мысли, которая, так или иначе, пройдёт через всё его творчество: «Что, если бы я вздумал на гомеровском языке писать трактат по спектральному анализу? У меня не хватило бы слов и выражений. То же, если я вздумаю на языке Пушкина выразить ощущения
Fin du siècle! Нет, нужен символизм!»65
Брюсов, начавший с нескрываемой мягкой иронии по отношению к декадентству в своих первых пьесах, постепенно сам заинтересовывается новым литературным направлением и становится его самым ярым апологетом и пропагандистом. Уже в 1894-м г. Брюсов на собственные деньги начинает издание сборников декадентских стихов, назвав их скромно, просто – «Русские символисты». Всего вышло три сборника (в 1894—95 гг.), причём автором большинства стихов во всех трёх был сам Валерий Яковлевич Брюсов, выступающий как под собственной фамилией, так и под разными псевдонимами: М., ***, З. Фукс, К. Созонтов, В. Даров (это лишь те из них, в отношении которых доподлинно известно, что ими пользовался Брюсов66).
С изданием «Русских символистов» связано и начало критической деятельности Брюсова, так как именно в этих сборниках впервые появились, хотя и не большие по объёму, но значительные по содержанию статьи начинающего идеолога нового направления в искусстве. Этими статьями исчерпываются все печатные выступления Брюсова-теоретика до 1899 г.
В своих статьях этого периода Брюсов продолжает начатое им в драматургии изучение нового символического искусства, его интересует «вопрос о символизме, о его сущности и его признаках. При этом Брюсов в своих ранних высказываниях не столько боролся за идеи символизма и декларировал их, как это делают идеологи вновь возникающей школы, сколько пытливо присматривался
к явлениям „нового искусства“ (главным образом к французской поэзии) и, как историк литературы, пытался – пока ещё робко – вывести генерализующие их принципы»67. Поэтому они отмечены исканиями в большей мере, чем конкретными выводами.
Брюсов, скрывшись за псевдонимом издателя Владимира Александровича Маслова, сразу предупреждал читателя о своём взгляде на символизм: «Нисколько не желая отдавать особого предпочтения символизму и не считая его, как это делают увлекающиеся последователи, „поэзией будущего“, я просто считаю, что и символическая поэзия имеет свой raison d`être [смысл существования – К. Л.
]»68.
Вообще, фигура Брюсова действительно стоит несколько особняком от того «лагеря», чьё право на существование Брюсов отстаивал
Он никогда не был увлечён символизмом, как единственно правильным путём для искусства, но всегда считал символизм очень важной вехой в его развитии. В том же 1894 г
он писал: «Я символист. К несчастью… К несчастью, – я не совсем символист. Но за мной идут другие»69. Может быть, именно поэтому статьи Брюсова отличались от стиля критики, созданной русскими символистами. В них нет особого лирического настроения, которое могло бы превратить их в поэтическую прозу. Статьи Брюсова, в большей части, информационно-аналитичны. Строгие по форме, отличаются они также своей сжатостью, и точностью формулировок. Если для многих символистов характерен тематический монологизм (соборность, «дионисийство» Иванова, «неохристианство» Мережковского, и пр.), то темы и идеи статей Брюсова меняются вместе с автором, меняются лозунги, которые он выдвигает. Владевшее Брюсовым «стремление к неограниченному расширению своего творческого кругозора и приобщению к традициям классического искусства непрестанно выводили его за горизонт литературной школы, к которой он принадлежал, побуждали его с течением времени (…) преодолевать её ранее сложившиеся каноны»70.
Конец ознакомительного фрагмента.
Значение в искусстве
Картина имела большое значение для искусства в целом. Её репродукцию в своём кабинете держал известный русский поэт Александр Блок. Полотно вдохновило его на написание большого стихотворения, посвящённого Врубелю. Но наибольшее значение оно имело для мира художников.
Неуловимое движение превращения девушки в лебедя подобно тому, как на фоне день превращается в ночь, всегда ставили в заслугу художнику. Этому пытались учиться у него начинающие авторы. А сам Врубель раскрыл тайну своего умения сочетать фантастическое и реальное. Своим друзьям он говорил, что секрет в том, чтобы начинать картину с какой-нибудь действительной детали и прорисовывать её с натуры, копируя до мелочей.
Не малоинтересна и техника живописца. Он чётко прорисовал черты лица, тонкие пальцы, детали, сумел передать игру теней, делающую картину объёмной, зато всё остальное создано при помощи грубых мазков мастихином, подчищенных ножом. А также критики отмечали краски, с которыми работал Врубель. Уникальные перламутровые оттенки и полутона нечасто можно увидеть даже на самых прекрасных картинах, признанных во всём мире.
Экранизации
Герои пушкинской сказки впервые ожили на пленке в 1943 году: режиссеры Валентина и Зинаида Брумберг подарили детям черно-белый мультфильм, где царевну Лебедь озвучивает актриса Мария Бабанова.
В цвете анимационная лента по мотивам произведения появилась в 1984 году, над которой трудились в паре Иван Иванов-Вано и Лев Мильчин. В мультике царевна говорит голосом гениальной Людмилы Ивановой.
Ксения Рябинкина в образе Царевны Лебеди
В формате художественного фильма сказка вошла в советскую кинематографическую копилку с легкой руки Александра Птушко. Волшебной птицей, превратившейся в красивую девушку, предстала актриса Ксения Рябинкина. Год создания картины – 1966.
В американском кинематографе тоже нашлось место Лебеди, правда, далекой от пушкинской героини. В 1994 году увидел свет мультфильм «Принцесса-лебедь» под режиссерством бывшего сотрудника студии «Дисней» Ричарда Рича. Затем последовала череда сиквелов: «Принцесса-лебедь: Тайна замка», «Принцесса-лебедь: Тайна заколдованного королевства» и еще четыре полноценных мультика. В фильмах главная героиня королевских кровей заколдована злым лордом: днем девушка живет в образе птицы и только с приходом темноты превращается в человека. Озвучивает принцессу Мишель Никастро.
