Дарьяльское ущелье. Лунная ночь
Полотно создавалось на протяжении пяти лет, с 1890 по 1895 годы. На нем изображено ущелье, носящее название Дарьяльское, располагающееся на реке Терек, на востоке от горы Казбек. По дну ущелья течет река, скалы вокруг уходят в высоту.
При написании полотна живописец использовал контрастные, яркие мазки, которые визуально создают объем из света и тени.
С помощью этой техники автор произведения сумел передать прохладу ночного воздуха ущелья, создать атмосферу тишины и умиротворения.
На картине заметны два ярких пятна, это луна и ее отражение в тихой воде реки. Они не нарушают спокойствие изображения, наоборот, уравновешивают тишину.
Облака и метафизика
Есть еще одна деталь, сближающая творчество Куинджи с идеями эпохи романтизма. На вышеупомянутой картине «Осенняя распутица» изображена бескрайняя степь. Когда небо сливается с землей, мы можем потерять ориентиры — точно так же мы теряем их в лесу, который обступает нас со всех сторон. Но ведь и романтики предлагают нам отказаться от ориентиров, превознося ценность мира как тайны, в которой исчезают привычные способы решения проблем и задач. Потерю ориентиров в лесу хорошо видно на картине «Березовая роща (Лес)» (1880-х годов), которую Куинджи создал в годы затворничества (с 1882 по 1910, год смерти художника):
Березовая роща. Архип Куинджи. 1880-ые годы
Но что произойдет, если мы действительно потеряем все привычные для нас ориентиры, заблудимся в лесу и наша рациональность больше не сможет прийти нам на помощь? Что будет, если мы окажемся в состоянии, которое нам транслирует картина «Поляна в лесу. Туман» (1890-е годов)?
Поляна в лесу. Туман. Архип Куинджи. 1908 год
Ответ можно отыскать в творчестве самого Куинджи. Если присмотреться к одной из самых известных его картин — «Березовая роща» (1879), то на ней некоторые деревья по форме напоминают облака:
Березовая роща. Архип Куинджи. 1879 год
А на полотне 1890-х годов «Облако над степью» (1890-х годов), кажется, что облако по форме напоминает деревья, расположенные по — в особенности, если брать более поздний вариант этого полотна (1901):
Облако над степью. Архип Куинджи. 1890-ые годы
Березовая роща. Архип Куинджи. 1901 год
Но наиболее отчетливо, на мой взгляд, близость облаков и деревьев зафиксирована в полотнах «Дерево на фоне вечернего неба» и «Лесное озеро. Облако» (обе картины начала XX века):
Дерево на фоне вечернего неба. Архип Куинджи. 1890-1895 годы
Лесное озеро. Облако. Архип Куинджи. До 1890 года
И здесь, если моя догадка о схожести деревьев и облаков верна, начинается метафизика. Деревья возвышаются до облаков, а небо как бы спускается на землю, и нам открывается что-то надприродное в природе, надфизическое в физике. Оказавшись в лесу и потеряв ориентиры, мы понимаем, что этот лес больше и не лес вовсе: в нем происходит тайна общения земли и неба.
А на картине «Ночь на Дону» (1882) можно увидеть, что в сказочном лесу Куинджи происходит и встреча со светом — тем, который может быть незаметным для нас в суете и спешке обыденной жизни. Этот мотив встречи с тайной, происходящей здесь и сейчас, один из ключевых в творчестве Куинджи в целом.
Ночь на Дону. Архип Куинджи. 1882 годы
Романтическое «распредмечивание» природы
Для того, чтобы наглядно проиллюстрировать подобное отчуждение, опредмечивание природы и борьбу романтизма против подобного образа мыслей и способа виденья, давайте обратимся к сказке «Аист-халиф» Вильгельма Гауфа, — а лучше к ее советской экранизации, в которой идея использования природы, ее опредмечивания представлена в высшей степени наглядно. Общий сюжет сказки следующий: халиф получает от злого колдуна волшебный порошок, при помощи которого у него появляется возможность превращаться в зверей
Однако он должен при этом помнить одно важное латинское слово, иначе он не сможет превратиться назад в человека. Это слово — mutabor, с латинского оно так и переводится — «Я превращаюсь»
Это слово халиф забывает после того, как начинает смеяться, видя танцующего аиста, и сам больше не может превратиться в человека, оставаясь в обличье аиста. Что происходит потом, как халифу удается вновь стать человеком? Он встречает заколдованную саламандру (в оригинальном тексте у Гауфа была заколдованная сова), которая показывает ему то место в пустыне, где раз в год злой колдун встречается со своими друзьями.
И тут начинается для нас самое важное. Во время встречи колдун говорит своим друзьям о том, что может превращать людей в животных, на что ему резонно отвечают, что это далеко не новость и много кто умеет так делать
Тогда он говорит о том, что может превращать животных в людей и делать из них слуг. Однако это не совсем люди, это скорее смешение обыденных предметов и частей тел различных животных. Дальше же следует демонстрация самого превращения: появляется крокодил, которого насильно превращают в «человека». Иными словами, подчиняют его воле и желаниям злого колдуна, опредмечивают его. После этого события замок исчезает, а халиф вновь приобретает человеческий облик. Саламандра же превращается в волшебную фею (у Гауфа она просто превратилась в прекрасную принцессу), которая вместо того, чтобы выйти замуж за халифа, как она делает это в оригинале сказки, говорит ему, что она «должна спасти несчастных животных». «Тех, кого он, злой волшебник превратил в своих слуг?» — спрашивает халиф. «Да, вернуть им прежний облик», — отвечает фея.
Вот наглядная иллюстрация идеи романтизма о необходимости распредмечивания природы, необходимости выведения ее из статуса наших слуг и тем самым о необходимости прекращения ее использования в наших собственных целях.
Куинджи в картинах, изображающих лес и природу, близок к идеям романтиков и пытается преодолеть отчуждение природы, которую человек приспособил под свои цели.
Живописец Иван Крамской, увидев на VI выставке передвижников в 1878 году картину «Закат солнца в лесу», писал: «Его “Лес” имеет много сказочного, даже какую-то поэзию…». Сказочное — это и есть непонятное, мир тайны. Эффект непонимания Крамской пытается объяснить тем, что Куинджи подходит к делу с научных позиций, подбирая специальные краски, отвечающие последнему слову науки о цвете. Но, кажется, не столько непонятен стиль самого Куинджи, сколько непривычен для нашего обыденного, рационалистического и утилитарного восприятия сам лес, дух которого передается художником. В этом смысле творчество Куинджи — это сказочный или романтический реализм.
Закат солнца в лесу. Архип Куинджи. 1878 год
Лес на полотнах художника так же, как и настоящий, окружает нас со всех сторон и не дает превратить себя в набор предметов. Подобное непредметное отношение к лесу зафиксировано в самом стиле живописца. Можно сравнить, как написан лес Куинджи и у его современников — например, у Ивана Шишкина, в творчестве которого лес занимает не последнее место. Посмотрите на его картину «Дорожка в лесу» (1880) и полотно Куинджи «Украина» (1879):
Дорожка в лесу. Иван Шишкин. 1880 год
Украина. Архип Куинджи. 1879 год
«Дебри» (1881) Шишкина и «Лес» Куинджи (1890-х годов):
Дебри. Иван Шишкин. 1881 год
Лес. Архип Куинджи. 1890-ые годы
Шишкин пишет с фотографической точностью, предметы имеют четкие границы, лес зафиксирован в неподвижности. У Куинджи, напротив, нет прорисовки, деревья как бы ускользают от точного схватывания и теряют свои границы.
Примечательно в этой связи воспоминание скульптора Леонида Позена, приводимое в биографии Куинджи Михаила Неведомского: «…Он все время убеждал «товарищей» освободиться от тщательного изображения деталей, от «протокольности», — звал к общему, к подчинению деталей этому общему, к растворению их в нем… Он нападал за мелочность как на живописцев, так и на скульпторов, обрушивался на какие-нибудь «пуговицы» на фигуре Скифа (скульптура Позена), из-за которых терпит ущерб общее впечатление стремительного бега и т. д. …».
